Босиком он прошелся по комнате, подошел к окну и посмотрел на плотный туман и коричневый смог, который стелился по улице Кларж. Внизу плелся ободранный продавец угля, издавая безнадежные унылые вопли. За ним прошел трубочист и точильщик ножей. Потом проскакал человек в сером длинном плаще.

Из окна второго этажа он смотрел на нескончаемые ряды дымовых труб, извергающих грязно-коричневый дым. Его охватило уныние, которое только усугубляло известие о том, что война с голландцами затянулась и дела идут из рук вон плохо. Неудивительно, что де Ронкильо, новый испанский посол, ведет себя все более заносчиво, потому что он прекрасно знает, что его величество Карл II практически разорился и поэтому вынужден любыми способами избегать войны с Испанией. Да, с момента неудачной битвы в бухте Сол 27 мая 1672 года над ним снова нависла тень виселицы. Он и Модифорд вскакивали при любом внезапном стуке и ждали, что за ними вот-вот придут солдаты.

Морган уселся в кресло и снова почувствовал дергающую ревматическую боль в ногах. Раздался осторожный стук, и он пригласил нового врача войти.

На пороге возникла фигура в простом темном сюртуке с белым воротником и круглой шляпе с темно-красным пером.

— Боже мой! Да это же Дэйв Армитедж!

И виргинец навсегда запомнил, как просияло лицо адмирала, как он бросился к нему с распростертыми объятиями и обхватил его за плечи.

— Я рад тебе, как тропическому солнцу. Гинсон, чертов дурень, почему ты не сказал мне, что это доктор Армитедж?

Слуга низко поклонился. В последнее время характер его хозяина сильно изменился к худшему, он стал чертовски вспыльчивым.

— Но, сэр, я был не уверен…

— А сейчас будь уверен, что тебе надо спуститься вниз, — пророкотал Морган, — и принести лучшего бренди, которое у нас еще осталось! А теперь, Дэйви, рассказывай, как твои дела.

Армитедж поставил на пол чемоданчик с медицинскими принадлежностями и широко улыбнулся.

— Конечно, Гарри, я слышал о том, что ты приехал, но в прошлом году я еще учился в Эдинбурге. И только вчера доктор Гарвей обратился ко мне, чтобы я помог ему разобраться в твоей болезни.

— Холера побери мою болезнь! А как твоя учеба?

— Превосходно. — Армитедж поморщился, расстегивая пряжку на плаще темно-зеленого цвета.

Морган нахмурился.

— Значит, те мучения, которые выпали тебе на долю в Панаме, все еще напоминают о себе и причиняют тебе боль?

Врач криво усмехнулся.

— Да. Я никогда уже не смогу отвести руки назад или поднять выше плеч, не вспомнив при этом заботливого обхождения святой инквизиции. А как твои дела?

— С тех пор как я сошел на берег, меня замучил кашель. А еще у меня подагра. — Он показал багрово-красную, блестящую и слегка распухшую ногу.

Армитедж улыбнулся.

— Пить и есть в два раза меньше, и подагра пройдет.

— Как я могу пить и есть меньше? Меня приглашают на все вечера и собрания, и я не могу отказываться, потому что тогда потеряю друзей, которые могут мне понадобиться во время проклятого процесса.

— И ты до сих пор не знаешь, когда состоится суд?

— Мне сказали, что меня выслушает не суд, — уныло сообщил Морган, — а совет лордов Торговой палаты. К сожалению, там у меня полно врагов. А как насчет кашля?

— Единственное лекарство — отдых и солнце. Разве ты не можешь проехаться в Корнуолл или Девон? Ты и вправду болен, Гарри; нельзя допустить, чтобы бронхит стал хроническим.

— Это невозможно, — объяснил Морган. — Я дал слово не покидать Лондон.

Поджав губы, Армитедж извлек из чемоданчика эликсиры, порошки и травы и начал смешивать их в маленькой ступке.

— Гарри, ты был в Бристоле?

— Да. Именно оттуда я отправился, — скривился Морган, — покорять Индию для его королевского величества.

— А ты не помнишь даму по имени Пруэтт?

Морган резко повернул голову.

— Пруэтт? Боже мой, девушка по имени Анни Пруэтт спасла меня от сторонников Кромвеля. Откуда ты ее знаешь? Она в Лондоне?

Армитедж с улыбкой поднял на него глаза.

— Она была дочерью хозяйки таверны, правильно?

— Да, и у миссис Пруэтт оказалось такое крепкое испанское вино, что я славно искупался в нем. А что с Анни?

— Ты, наверное, огорчишься, но Анни и ее муж умерли от холеры в шестьдесят пятом году.

Морган помрачнел.

— Умерли! Анни была славной девочкой, Дэйви. Я любил ее и подарил ей кольцо.

Армитедж порылся в кошельке и вытащил кольцо с печаткой.

— Это?

— Да, клянусь Господом! Разве ты не узнаешь моего геральдического грифона? Откуда у тебя это?

— У Анни и ее мужа был сын, он сейчас в море с флотом принца Руперта, да хранит его Господь, и дочь — она замужем за добропорядочным молодым членом гильдии торговцев мануфактурными товарами по имени Бристед. Не так давно я вправлял ему руку. Миссис Бристед поведала мне, что ты в Лондоне, и заявила, что ее мать часто и с любовью рассказывала о тебе и ценила кольцо больше всего на свете.

Морган тщетно пытался надеть кольцо на палец.

— Похоже, я здорово растолстел, поэтому верни его и передай ей, что я пришлю ей жемчужину, когда прибудет следующий корабль с Ямайки.

Морган проглотил приготовленное Армитеджем снадобье и удрученно заявил:

— А теперь мне нужно одеваться. Его высочество милорд Бэкингем дает прием в честь мусульманского посла, а раз турки ненавидят испанцев, то мне надо быть. Когда ты еще зайдешь?

— Через два дня, — ответил Армитедж с широкой улыбкой. — Будет приятно поболтать о былом, и, Гарри, я все еще хочу поблагодарить тебя за ту долю панамской добычи, которую я не заработал.

— Приходи почаще, прошу тебя, — взмолился Морган. — У меня полно знатных знакомых, но чертовски мало друзей.

Казалось, холодная, сырая зима 1672/73 года тянулась вечно, и королевские финансы пришли в такое состояние, что банкиры и сборщики налогов были вынуждены выпустить извещение о «Приостановке платежей», обещая кредиторам выплаты когда-нибудь в далеком будущем. Кроме того, дела на войне пошли так плохо, что полумиллионное население Лондона тряслось от страха при мысли, что они могут снова услышать грохот голландских пушек в Мидвее. Морган с готовностью предлагал свои услуги, но в ответ на это лорды адмиралтейства постоянно притворялись глухими.

Конечно, сейчас нечего было торопиться с судом.

Доктору Армитеджу постепенно удалось облегчить приступы кашля у своего пациента, после чего он постепенно начал полнеть. Здоровье Моргана начало поправляться еще и потому, что его дом на улице Кларж больше не служил местом сбора бездельников из высшего света. Корабли с Ямайки привозили тоскующему по дому адмиралу все меньше и меньше денег.

Снова какое-то заболевание уничтожило плантации какао, как писала ему Мэри Элизабет, а сахарный тростник в этом году пострадал от катастрофического нашествия крыс. Поэтому Моргану постепенно пришлось рассчитать своих слуг, а потом продать карету и четверку лошадей.

«Когда же, любимый, — спрашивала Лиззи, — ты предстанешь перед судом? Твои друзья здесь, на Ямайке, постоянно просят своих родственников и друзей при дворе помочь тебе».

Но ситуация не менялась, и почтительное прощение Моргана на имя короля, в котором он просил не откладывая организовать судебный процесс или назначить ему пособие, на которое он мог бы жить, осталось без ответа.

В мае поступили сообщения о двух морских сражениях у Сконвельда, в которых соединенный, английский и французский, флот получил изрядную трепку от превосходящих сил противника, которыми командовали два грозных голландца, де Риттер и Ван Тромп. Эти сражения принесли пользу только в одном отношении — они показали англичанам, насколько бездарными оказались адмиралы Людовика Французского. Они трусливо избегали решительных действий, пока их не вынуждали к этому.

КАБЭЛ [68] — членами которого являлись лорды Клиффорд, Арлингтон, Бэкингем, Эшли и Лаудердейл, развязавший третью войну против голландцев, — понял, что власть ускользает от него, и Морган находил в этом слабое утешение. Как только испанцы убедятся в том, что Англия проигрывает эту войну, они немедленно потребуют расправы над человеком, который разграбил Панаму.